Представьте себе взрыв фейерверка — точка света взметается в небо и
разделяется на тысячи отдельных искр. А теперь представьте себе, что эта точка
света — наш мир, и в каждый момент он разделяется на множество параллельных
ему миров. Каждый из них тоже делится, и так — до бесконечности.
Эта физическая теория поражает воображение западного человека, но для
индейца в ней нет ничего странного или парадоксального. Не удивит она и
буддистов, которые рассказывают ее, называя великим кругом сансары.
Последователи Будды верят, что человек рождается не однажды и проживает
множество жизней.
Только западный человек удивляется. Потому что он боится смерти и
цепляется за каждое конкретное свое воплощение. Из-за этого своего страха он и
не может видеть, что, умирая в этом мире, он продолжает 2кить во множестве
других, параллельных ему миров. И в каждом из них он реализует разные
возможности.
Задумайтесь: что случится с вами, если однажды вы узнаете, как сложилась
бы ваша жизнь, если бы вы поступили в какой-то момент по-другому,
воспользовались другой возможностью? Наверное, это стало бы для вас
серьезным уроком. А теперь представьте, что времени не существует, а вы,
продолжая жить своей собственной, «нынешней» жизнью, переживаете все то,
что произошло с вами в другой, параллельной жизни... Впечатляет?
Чем старше душа, тем больше жизней она прожила. И тем сложнее задачи,
которые ей приходится решать. Иногда эти задачи так сложны, что управиться с
ними силами одной жизни невозможно, и вам нужна еще одна, другая ваша
«В городе Капилавасту, — начал Данила,
— жена царя Шуддоданы увидела чудесный сон. Ей снилось, что боги
перенесли ее в Гималаи. Здесь они омыли ее тело в священном озере Анаватапта
и одели в небесные одежды. Царица возлегла на ложе под тенистым деревом и
тут белый слон вошел в ее правый бок.
Утром царица рассказала царю о том, что видела во сне. И царь спросил
своих звездочетов:
Что значит этот странный сон?
У царицы родится сын, — сказали они.
—Если он останется в миру, то будет царем всей земли, а если станет
отшельником будет Буддою. Своим учением он просветит весь мир.
Прошло девять месяцев. Новорожденного царевича нарекли Сиддхартха,
что значит — «цели достигший». Царь и царица были счастливы. Но сердце отца
было неспокойно. Отшельник Асита — пророк и ясновидец — покинул свое
пристанище и пришел во дворец, чтобы поклониться родившемуся божеству.
—Что побудит моего сына стать отшельником -спросил царь у Аситы.
Четыре встречи, о государь! — ответил мудрец.
О каких встречах, Асита, ты говоришь?
С бедняком, стариком, больным и покойником...
Но не успел Асита закончить свою мысль, как услышал грозный голос царя:
—Этих встреч никогда не будет в жизни моего сына! Он останется в миру и
будет пра вить миром!
С тех пор Сиддхартха воспитывался, не покидая царского дворца. Жизнь
царевича была счастливой, и ничто не омрачало его существования. Всего было у
него вдоволь, а сам он был силен, умен и красив.
Он мог общаться с умнейшими людьми и проводить свое время так, как ему
хотелось. Царевна Гопа, самая красивая из женщин, стала его женой и родила ему
сына. Но Сиддхартха не выглядел счастливым.
Что с тобой? — спросила Сиддхартху Гопа. — Почему ты несчастен?
Если бы я знал ответ, — грустно улыбнулся Сиддхартха, — я был бы
счастлив.
Гопа задумалась.
Может быть, тебе надо посмотреть мир? — спросила она.
Мир? — удивился Сиддхартха.
Да, тот, что лежит за стенами твоего дворца, — ответила прекрасная
царевна, и лицо ее стало печальным.
—Да, я должен посмотреть мир! — ответил Сиддхартха и этой же ночью
бежал из дворца.
Чудовищная картина открылась ему, когда он оказался в городе, которым
ему предстояло когда-нибудь править.
Что ты делаешь? — спросил Сиддхарт ха у человека, стоящего на улице с
протянутой рукой.
Я изнемогаю от голода и прошу милостыню, я не ел уже целую неделю. Я
очень страдаю, — ответил ему тот.
Что с тобой? — спросил Сиддхартха у человека, который корчился в
судорогах, лежа на дороге.
Я мучаюсь от боли. Я поражен тяжелой болезнью, она лишает меня сил. Я
очень страдаю, — ответил тот.
Что это происходит? — спросил Сиддхартха у людей, которые несли тело
какого-то человека.
Мы хороним нашего отца и мужа. Он умер сегодня, и все мы когда-нибудь
умрем, и мысль об этом терзает наши сердца. Мы очень страдаем, — ответили
ему люди.
Никогда прежде Сиддхартха не видел ни бедности, ни болезней, ни смерти.
Теперь мир открылся ему в своем истинном виде. И он был полон страдания.
Страшная правда...
Как бы ни хотел Сиддхартха, он уже не мог вернуться к себе во дворец.
Сердце его исполнилось тоской и стремлением познать истину, понять, в чем
смысл жизни. Сиддхартха решил стать отшельником и аскетом.
«Нужно умертвить свою желающую плоть, — подумал Сиддхартха. —
Свободный от желаний — свободен и от страдания».
Таким казался ему кратчайший путь к истине.
Три года царевич провел в медитации. Он сидел в позе лотоса в глухом лесу,
ел листья деревьев и пил дождевую воду, которая сама падала ему в рот. Его тело
стало почти прозрачным от истощения, но он не прекращал своей медитации.
Сиддхартха чувствовал — истина где-то рядом. Но его смерть была ближе.
Истина играла со смертью наперегонки. Его сознание отключалось, мысль
превратилась в тонкую нить: «Мир — это страдание... Страдание от желаний...
Нужно убить желание...».
— Нет, — воскликнул вдруг Сиддхартха. — Убить желание — значит убить
жизнь! Но как узнать истину жизни вне ее самой? Это невозможно! Господи, что
же я делаю?! Я пытаюсь убить жизнь, ища ее смысл!
Из последних сил Сиддхартха поднялся с земли и побрел прочь из леса. Его
подобрала милая девушка. Она напоила изможденного царевича молоком и
накормила рисом. Жизнь возвращалась в умиравшее только что тело Сиддхартхи.
—Все намного сложнее и вместе с тем, намного проще, — сказал себе
Сиддхартха. — Мне предстоят великие испытания... Я хочу встретиться с Марой
— духом Тьмы.
Сиддхартха сел под деревом бо и устремил свой взгляд на восток. Мара
принял его вызов. Он и сам уже давно ждал этой встречи с будущим Буддой. Тьма
невозможна без Света, но она готова и погибнуть, если это поможет ей
уничтожить Свет.
Черные тучи заволокли небо, душное пекло обожгло лицо Сиддхартхи.
Сиддхартха, — обратился к нему Мара, — зачем ты упорствуешь? Какую
истину ты хочешь найти? Да, бедность — это страдание. Но оглянись вокруг —
ты можешь вла деть этим миром! Вернись во дворец и царствуй. Я дам тебе все!
Все, что ты можешь дать мне, — тлен! — ответил ему Сиддхартха. — Не
затем человеку дана жизнь, чтобы он собирал богат ства. Ибо чем больше тебе
дано, тем больше будет у тебя отнято. Не в сокровищах избавление от страдания,
но в истине!
Еще чернее стало небо, еще сильнее опаляла Сиддхартху душная гарь.
— Послушай меня, Сиддхартха, ты ведь мудр, продолжал Мара. — Я дам
тебе средство от боли, эликсир счастья. Ты сможешь распорядиться им, как
захочешь. Не будет больше болезней, не будет страдания, ты принесешь людям
избавление от тяжких мук. Подумай!
— Человек боится боли, в этом причина его страдания, — отвечал
Сиддхартха. — Но надо ли освобождать человека от боли, если можно
освободить его от страха? Не в отсутствии боли избавление от страдания, но в
бесстрашии сердца, что живет в свете истины!
Небо превратилось в выжженную пустыню, воздух раскалился и тек, словно
раскаленная лава.
Хорошо, Сиддхартха, — Мара неистовствовал. — Я согласен на самую
большую цену. Ты получишь бессмертие. Ведь ты его ищешь, о мудрейший из
мудрых! Умерь себя, смерть больше не коснется жизни, ты дашь людям то, о чем
они мечтают! Соглашайся!
Как же ты смешон, Мара, когда пытаешься обманывать, — улыбнулся
Сиддхартха. — Ты Царь Иллюзии, а потому все, от чего ты предлагаешь
избавиться, — только иллюзия. Ты говоришь мне о бедности, болезнях и смерти.
Их я считал причиной страдания.
Но теперь ты выдал себя самого, Мара! Не я, но ты сказал мне, что есть
лишь одна иллюзия, и имя ее — страдание! Да, мир — это страдание. Но ведь и
сам мир — это только иллюзия. Ты открыл мне глаза, Мара: страдание
иллюзорно!
Спасибо тебе, я счастлив теперь, ты освободил меня от страдания!
И в этот миг очищающим ливнем обрушилось на землю небо. Рассеялась
мгла, и очнулось от сна все живое. Тысячи диких животных пришли на поклон к
царю Истины. Свежесть небесного свода, словно тога, обняла плечи Сиддхартхи,
а его душа услышала пение Вечности.
Сиддхартха пробудился. С тех пор его зовут Буддой — то есть
„Пробужденным"».
************
—Первое препятствие на пути к себе — это зависть. Если один человек
завидует другому, он тем самым отказывается от самого себя. Он как бы говорит:
«Я себе не нравлюсь, я хочу быть другим». И после этого он уже не может быть
самим собой, он фактически убивает себя.
Когда человек учится танцевать, он всегда завидует. Он завидует тем. кому
эта школа дается проще и быстрее. Он завидует своим кумирам. Ему самому,
кстати, тоже завидуют, и это заставляет его завидовать еще сильнее. Это
порочный круг... Ты понимаешь, о чем я говорю?
Да, — Аня ответила ему одними губами.
Педагоги заставляют своих учеников завидовать друг другу. Они ставят
одних в при мер другим, они сами пытаются быть приме ром, занимаются
самолюбованием. Но самолюбование и любовь к себе — это не одно и то же.
Танцовщик, любующийся своим танцем, — это клоун, лицедей, вечный
страдалец.
Так вот, танцу нельзя научить. Танец — это- состояние души, это ее песнь.
Только ты сама можешь быть своим учителем. А те, кого учили танцу, те, кто
воспитывался на зависти и самолюбовании, испорчены. Я не знаю, почему я
решил показать тебе все это... Ты все равно не сможешь быть с нами.
—Но это несправедливо! — глаза Ани наполнились слезами.
Максим посмотрел глаза в сторону и тихо произнес:
Вот ради этого слова я и затеял весь этот разговор.
Зависть... — Аня вдруг поняла, что она завидует. Да, она завидует и
Максиму, и всем тем, кто мог вот так — счастливо и спокойно — отдаваться
сейчас радости танца в этом огромном ангаре, наполненном светом и музы кой.
—Тебе кажется, что ты меня любишь, — сказал вдруг Максим, и мелкая
дрожь побежала у Ани по ногам. — Я благодарен тебе за это чувство. Но... Ты
мне завидуешь. Ты хочешь танцевать так, как танцую я. Это безумие, потому что
это невозможно.
Ты можешь танцевать только свой танец. И самое главное из-за этой
зависти, я просто не могу поверить твоему чувству. Любящий не может
завидовать возлюбленному. Не «не должен», а именно «не может». Понимаешь?
Где-то тут ошибка. Прости.
После этих слов Максим встал и направился к танцующим. Через мгновение
Аня увидела что-то, что нельзя различить глазами, о чем нельзя рассказать.
*******
От напряжения и резкой боли в ногах Аня потеряла сознание. Смерть не
решилась забрать ее душу, лишь проигралась с ней. Смерть — странная штука.
Когда ты ищешь с ней встречи, она прячется. И приходит только тогда, когда ты
совсем не ожидаешь ее визита.
Аня хотела умереть, она хотела умертвить себя своим «ремеслом», замучить
себя. После разговора с Максимом она отчетливо поняла, что пути назад нет, а
чтобы идти вперед нужно сначала умереть.
В таких случаях люди часто решаются на отчаянные поступки. И Аня его
совершила. А Максим не мог не понять и не оценить этого. Иногда, если ты
хочешь прочувствовать бессмысленность чего-то в твоей жизни, ты должен
довести это до предела, до крайней точки.
***************
*******
Любовь — это танец, самый красивый, самый завораживающий танец на
свете. Настоящей любви не нужны слова, для нее важно присутствие. Тот, кто
любил, знает, что такое физическая близость любимого человека. Ощущать, что
он рядом, что он туг —это несравненно больше, чем верить его красивым словам
и пламенным клятвам.
Танец — это близость, а близость — это любовь. Они любили друг друга,
танцуя.
Нет, Максим совсем не сразу ответил на чувства своей ученицы. Он дал ее
чувству время созреть. Он дал возможность Ане стать собой, понять, различить
себя в той любви, которую она испытывала. Он сам любовался тем, как она
преображалась, питаясь своей любовью к нему.
Танец — это всегда двое. И один не может быть сильнее или ценнее
другого.
Сначала Аня не понимала этого поведения Максима, а потом оценила.
Сначала Аня не понимала этого поведения Максима, а потом оценила.
Случись у них что-то при первой же встрече, что бы она знала о своих чувствах?
О том, что она способна чувствовать? О том, что есть в ней и как прекрасна она
сама, когда любит? Нет, она бы ничего этого не узнала. Никогда.
Она бы сосредоточилась на своих отношениях с Максимом. Носилась бы со
своей страстью, как с писаной торбой. Считала бы Максима обязанным ценить ее
чувство, обижалась бы на него. Ей казалось бы, что он не чувствует
благодарности за то, что она его любит. А ведь это любящий должен благодарить
возлюбленного за свое чувство.
Если бы Максим сразу пошел ей навстречу, он бы обеднил ее душу, он бы
лишил ее счастья знать всю глубину, всю силу ее собственного чувства, своей
души. Но в танец нельзя вступить раньше, нежели того потребует музыка. И
нужно быть внутренне готовым к танцу, нужно быть переполненным, чтобы
танцевать.
Танец — это мера и такт переполняющего тебя, сдерживаемого и льющегося
через край чувства. Аня и Максим любили как божества — со священным
трепетом, защищая и оберегая друг друга.
************
Максим обнаружил себя на странной лестнице.
Она шла, разветвляясь во все стороны, вверх и вниз, теряясь в
бесконечности. Лестница-лабиринт.
Куда бы Максим ни взглянул, кругом были лестницы.
Опешив и простояв так с минуту, он сделал шаг вперед и стал
спускаться по одной из них.
В следующий момент что-то стало происходить с его сознанием.
Оно рушилось, складывалось, словно гигантский небоскреб,
подвергнувшийся террористической атаке.
Через мгновение от прежнего Максима не осталось и следа.
Только ощущение своего «я», своей души, прочее — было иным.
*******
В чем-то Максимилиан даже завидовал христианам. Его умиляла эта их
наивная вера, будто бы чья-то кровь, пусть даже и божественная, может искупить
ошибки другого человека. В этом Максимилиан видел нарушение главного закона
Вселенной — закона личной ответственности.
Ему казалась парадоксальной мысль, что любовь дает человеку право
возложить ответственность за свои поступки на возлюбленного. Это звучало
примерно так: «Я тебя люблю, Господи, поэтому ты должен...» Нет, если бы
христиане действительно любили своего Христа, они бы никогда так не думали.
По настоящему любящий мечтает о том, чтобы заботиться о своем
возлюбленном. Он думает о том, что он сам может сделать для любимого
существа, а не о том, как это любимое существо может ему поспособствовать.
Искать же в нем спасения или заступничества перед высшими силами — это, по
меньшей мере, малодушие.
Однажды, прогуливаясь по ночному Риму, Максимилиан заметил юношу. С
год назад сенатор тайно присутствовал на обряде его крещения и удивился,
увидев, как тот развлекается с проституткой.
— Луций, — обратился к нему Максимилиан, — что ты делаешь? Разве
этому тебя учит Христос?
Луций слегка смутился, подошел к сенатору и прошептал ему на ухо:
Достопочтенный сенатор, как ты прав! Как ты прав! Но что мне делать? Я
же молод, а Бог зачем-то наделил меня страстью к этим милашкам. Но ведь
Христос — Бог прощения. Я покаюсь, и Он простит мне прегрешения этой ночи.
Воистину, твой Бог — Бог милосердия! — ответил ему Максимилиан. — Ни
один из олимпийских богов не простил бы смертному нарушения своих заветов.
«Мы нищие, мы бедные, мы несчастные и обездоленные, мы грешники, и за
это Господь любит нас!» — говорили христиане.
«За это?» — спрашивал себя Максимилиан.
Где-то тут скрывалась ошибка, которую Максимилиан, несмотря на все
усилия, так и не мог понять.
**********
*******
— Аня плакала и плакала — казалось, этому не будет конца. Данила
посмотрел на меня, потом подсел к Ане и обнял ее. Она уткнулась ему в плечо,
продолжая что-то бормотать:
— Зачем... Зачем я вас встретила?.. Зачем вы не дали мне умереть?.. Я так
хочу умереть... Я так хочу умереть...
— Зачем? — тихо и нежно спросил ее Данила.
— Просто так! — чуть не крикнула Аня, отняла заплаканное лицо от его
плеча и утерла слезы. — Просто не могу больше! Не могу, и все.
— Человек ничего не делает просто так, он все делает зачем-то... — Данила
убрал с ее лица растрепавшиеся волосы. — Просто он не всегда понимает смысл
того, что он делает. И это плохо, потому что, когда ты чего-то не понимаешь, ты
можешь наделать глупостей.
Аня уставилась на Данилу. Было видно, что эти его слова заставили ее
задуматься.
— Наделать глупостей, — протянула она. — Да, я делаю глупости. Ведь я
не знаю... Не знаю, что мне делать.
— Ты не знаешь, зачем ты что-то дела ешь, поправил ее Данила. — Тебе
кажется, что ты видишь цель. Но ведь это не цель, это просто мираж, фантазия.
Сейчас ты фантазируешь, что смерть избавит тебя от страдания. И, как ни
странно, где-то глубоко внутри ты уверена, что это принесет тебе счастье.
Странное, но счастье. А это неправильно, смерть принесет с собой только смерть.
Да и избавление от страдания — это вовсе не счастье. Счастье лежит совсем в
другой плоскости.
Аня смотрела на Данилу заворожено, как на человека, который знает о ней
всю правду. Всю, до конца, без остатка.
— А мои мечты? — спросила она вдруг. — Я рисую себе разные картинки.
Я вижу, как я счастлива с Максимом. Мы живем вместе, у нас красивый дом,
много друзей. Он танцует, а я нянчусь с его ребенком. То есть с нашим
ребенком...
Аня залилась румянцем и опустила глаза.
— Тебе кажется, ты думаешь о чем-то конкретном, но на самом деле ты
думаешь об абстрактных вещах, — продолжил Данила. — Ведь важно не то, что
будет происходить. Мы не можем контролировать жизнь, и неизвестно, как она
сложится. Важно то, что у тебя внутри. И хотя ты думаешь о счастье, внутри тебя
страдание. И пока оно у тебя внутри, ты не будешь счастлива.
— Так значит, все-таки я должна как-то избавиться от страдания? —
спросила Аня.
— Тут подвох... — Данила оперся на руку, и я заметил, как какая-то
странная тень скользнула по его лицу.
— Подвох? — мы с Аней произнесли это почти хором.
— Подвох. Нельзя хотеть, чтобы у тебя чего-то не было. Это как «пойди
туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С таким планом ничего не найдешь.
Нельзя хотеть избавиться от страдания. Если ты ищешь избавления от страдания
— ты бежишь от страдания, а оно тебя догоняет. Вы с ним словно в салки
играете.
Повисла долгая пауза. Все мы втроем решали сейчас одну задачу. Мы
думали о страдании и о том, как оно связано со счастьем. И связано ли? Данила
сформулировал очень важные отправные точки, казалось, решение где-то совсем
рядом. Но где? Не хватало какого-то одного элемента. Какого?
— Я думаю, что страдание, — сказал Данила через какое-то время, — это
препятствие на пути к самому себе. Оно словно бы говорит: «Не смотри на себя,
смотри на меня. Борись со мной, ведь я — твое несчастье». И это правда,
страдание — это наше несчастье. Но счастье — это не отсутствие страдания, это
что-то совсем другое...
— Второе препятствие, — прошептала Аня.
— В каком смысле? — не понял Данила.
— Первое — зависть. Второе — страдание, — «пояснила» Аня.
— Зависть — это тоже страдание, — по думал я вслух.
Аня и Данила уставились на меня.
— А вообще, что тогда не страдание, кроме счастья? — Данила, казалось,
удивился этой своей мысли.
— Вот и ответ, — сказала вдруг Аня, и на глазах ее лицо озарилолось
удивительным, завораживающим внутренним светом. — Это просто две разные
дороги. Совсем разные! Все правильно! Остается только выбрать, по какой идти...
*********
Максимилиан медленно поднял веки. Две стеклянные пуговицы на тусклом,
как маска, лице. Две пуговицы, смотрящие внутрь себя.
Увидев пустоту этих глаз, Секст уже более не мог сдерживать слез. Он
разрыдался.
— Анития арестована? — тихо прошептал Максимилиан.
— Да, — ответил Секст, и стыдящийся своей слабости, и не желающий
скрывать ее от своего друга.
— Не плачь. Со мной все в порядке. Я про сто должен избавиться от
привязанностей. От всех привязанностей. Смерть нужно встретить достойно.
Человек, в чьем сердце живет добродетель, не может отчаиваться на пороге
небытия, — Максимилиан говорил ровно и спокойно, словно не о себе.
— Я боюсь, Максимилиан... Я не хочу думать, что ты умрешь... Объясни
мне, почему?..
— Смерть — это пустота. Смерть — это когда ты теряешь все и
становишься ничем. Кто не боится потерять, тот не боится смерти. Не бояться
смерти — высшая добродетель. Нужно отказаться, Секст, тогда не станет
страдания. Твоя жизнь будет счастливой, Секст, прислушайся к моим словам. Не
отравляй свою жизнь страхом смерти.
— Да, Максимилиан, да... Ты прав... — Секст повторял и повторял эти слова
словно заклинание, глотая слезы. — Конечно, ты прав, Максимилиан... Конечно...
Я откажусь, конечно... Ты прав... Достойно...
Но на самом деле Секст вспоминал сейчас о казнях, которые, по слухам,
ждали христиан. Он смотрел на Максимилиана и думал о том, какие муки ему
предстоит пережить. Нерон не позволит ему умереть без мучений. Напротив, он
сделает все, чтобы Максимилиан страдал до своей самой последней минуты.
— Я принес тебе яд, — сказал Секст после долгой паузы и достал из
внутреннего кармана маленькую глиняную амфору.
Максимилиан улыбнулся ему в ответ:
—Спасибо тебе, друг. Но мы не будем бежать от смерти, даже если у нас
есть шанс сделать это, идя ей навстречу.
Секст улыбнулся. Несмотря на всю отчаянность своего положения,
Максимилиан продолжал оставаться прежним Максимилианом — сильным,
уверенным в себе, но при этом нежным и исполненным великой заботой.
Максимилиан никогда бы не сказал Сексту: «Ты проявляешь слабость, друг.
Ты предлагаешь мне бегство. Ты потворствуешь моему страху, потому что
боишься». Нет, он сказал: «Мы не будем бежать от смерти, даже если у нас есть
шанс сделать это, идя ей навстречу».
Секст спрятал обратно принесенную с собой амфору.
— Боги уготовили мне красивую смерть, Секст, — сказал Максимилиан. —
Я умираю, потому что сказал то, что думал. Я умираю за самого себя. Это не
подвиг, это просто красивая и достойная смерть. Порадуйся за меня. Сделай мне
это одолжение.
И снова тишина. Гулкая тишина. Лишь время от времени ветер приносил с
собой крики и шум римских улиц. Толпа предвещала скорое начало огненной
феерии.
— Это от Анитии, — Секст вложил в руку Максимилиана письмо.
Максимилиан сжал записку и с благодарностью посмотрел в глаза Секста
***************
Максимилиан молчал, а несчастный, обезумевший Катон продолжал свою
проповедь. Он осыпал проклятиями Нерона, пророчил конец света и обещал всем
верующим во Христа счастье и спасение. Он уговаривал самого себя и врал
самому себе...
Встретить смерть достойно — это испытание. Человек стоит перед
небытием один на один. Кому ему врать? Зачем ему врать? Только ради
избавления от своего страха перед смертью? Но ведь он не избавится, просто
будет меньше бояться.
Христиане придумали странную игру. «Мы страдали, и за это нам
воздастся!» — говорят они. Но что такое страдание перед холодным и пустым
лицом Небытия? Что такое наше земное страдание перед лицом Вечности?
Пустышка.
Кому-то кажется, что его страдание заслуживает вознаграждения. За
хороший поступок ребенку дают сладости. Но ведь этот поступок нужен не
воспитателям, а самому ребенку. Вознаграждение — только игра, в нем нет
правды. Если Катону нужен Христос, чтобы меньше бояться смерти, пусть так и
будет. Максимилиан бессилен обмануться игрой. А если Катону хочется думать,
что страдания гарантируют ему какое-то спасение, пусть он так и думает.
Максимилиан не видит смысла в страдании. Есть ли он вообще? Неизвестно, а
Катон предлагает неправильный ответ.
— Ты слушаешь меня, Максимилиан? — Катон вдруг решил это уточнить.
— Достаточно и того, Катон, что ты себя слушаешь, — ответил
Максимилиан. — Но слышишь ли ты себя?
Катон не понял, да, наверное, и не мог понять Максимилиана.
*******
И тогда я поняла, что
привязанность — это страх, а страх — это страдание. Но моя любовь к тебе
свободна от страха, она просто живет.
*******
Время от времени страдание стучится к нам в двери, — говорил
неизвестный. — Это правда. Некоторые открывают ему и принимают как
дорогого гостя. Другие не открывают. Сидят за своей дверью, трясутся от страха
и думают: «Когда же оно уйдет?» И очень немногие спрашивают себя: «Зачем я
страдаю?»
— В каком смысле? Прямо так и надо спрашивать? — удивился второй
голос.
— А вы не пробовали? — обладатель первого голоса добродушно
рассмеялся.
— И что будет, если спросить? — смутился интервьюер.
— вы не бойтесь, просто спросите. Только не у меня, а у себя... Это же вы
страдаете, когда страдаете.
— И что будет?..
— Ну, вот вы опять! — рассмеялся муж чина. — На самом деле ничего не
будет. На этот вопрос просто нет ответа. Когда вы спрашиваете себя: «Зачем я
страдаю?» То есть о смысле, о цели своего страдания спрашиваете... Вы
обязательно упираетесь в черную стену. Нет хода, нет ответа. И знаете почему?
— Почему? — спросил второй голос.
— Потому что у страдания просто нет смысла! А теперь спросите себя,
зачем вы любите.
— Но ведь на этот вопрос тоже нет ответа...
— Но что вы чувствуете? — голос радийного гостя стал серьезным.
— Ну, я... — растерялся интервьюер.
— Чувствуете или не чувствуете? — быстро и как-то по-деловому спросил
мужчина.
— Чувствую, да, — признался журналист. — Ну... это же понятно, зачем
люблю.
— Внутренний свет? — уточнил его гость, ни секунды не сомневаясь в том,
что правильно «угадал».
— Да, — подтвердил ведущий.
— Вот, видите — вы можете говорить с самим собой! — чувствовалось, что
гость очень радовался успехам своего собеседника.
— И неужели так просто?.. — ведущий и сам был так доволен своими
успехами, что даже не верил им.
— Мы страдаем только до тех пор, пока нам кажется, что в этом
мероприятии есть какой-то смысл, — тут голос рассказчика стал веселым, —
какая-то романтика, если хотите. Но спроси себя: «Зачем я страдаю?» И тебе
станет понятно — это абсолютно бессмысленная вещь!
Если кому-то нравится тратить время, силы на бессмысленные вещи, он,
конечно, может этим заниматься. Грубо говоря, хочет страдать — пусть страдает.
Но тот, кто хочет, чтобы в его жизни был смысл, просто не имеет права тратить ее
на бессмысленные вещи! И первая из этих бессмыслиц — страдание, о котором
вы меня спрашиваете.
А первая из вещей, которая, наоборот, наполняет нашу жизнь смыслом, —
это наши чувства, наше отношение к людям, которые нам дороги. Да, мы не
можем дать четкий, конкретный ответ на вопрос: «Зачем я люблю?» Но тут ведь и
сам вопрос лишен всякого смысла! Зачем я люблю?! Спросили тоже! Это
настолько очевидно, настолько важно, настолько где-то внутри, в душе, в душе
каждого из нас, что и спрашивать-то как-то глупо! Люблю — да! И все!
— А это только любви касается? — уточнил ведущий.
Нет, совсем нет! Знаете, если вы смотрите на вещи поверхностно — а все
мы часто этим грешим, — вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш
разум — то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться
видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, что за этой поверхностью.
Страдание — это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно —
пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем.
— А можно пример? — попросил ведущий.
— Хотите пример? — задумался его собеседник. — Хорошо. Можно
преподавать... ну, возьмем — математику, а можно быть настоящим учителем. И
вы же понимаете разницу... Одно на поверхности, другое — внутри. А можно,
например, танцевать — в ансамбле песни и пляски. Но можно и быть настоящим
танцором — человеком, у которого душа танцует. Понимаете?.. Как у Ницше: «Я
поверил бы только в то божество, которое умело бы танцевать!» Ну, право, он же
не о фуэте говорил!
— Ну, и все же... — не унимался ведущий ночного эфира. — Как же
отличить то, что имеет смысл, от того, что не имеет смысла?
Его гость снова рассмеялся:
— Я же говорю вам, просто спросите себя: «Зачем?» Себя спросите. И
получите ответ. Уверяю вас, правда!
Пошли помехи, голоса стали пропадать.
И этот странный ночной разговор прервался.
Немає коментарів:
Дописати коментар